В этой работе художника отразилась его личная трагедия - потеря младшего сына. Не случайно в главной героине полотна без труда читаются черты жены Крамского, Софьи Николаевны. Писал картину Крамской долго и мучительно - окончательной версии предшествовали три варианта, в которых происходил поиск верного композиционного решения. При этом сама героиня старела и как бы постепенно «поднималась» на ноги: сначала она сидела у катафалка; потом - на стуле; и наконец - встала возле гроба. Любопытно, что это единственная работа художника 1880-х годов, купленная у него П. Третьяковым.
1880-е годы - не самая лучшая пора их дружбы; в это время отношения между Крамским и Третьяковым не заладились; видимо, Павлу Михайловичу не казались надуманными все те обвинения, что бросали в лицо Крамскому его бывшие друзья-передвижники. Тем не менее, «Неутешным горем» Третьяков заинтересовался (хотя, по некоторым свидетельствам, оно ему и не слишком нравилось). «Я не спешил приобрести эту картину в Петербурге, - писал коллекционер ее автору, - зная наверно, что по содержанию она не найдет покупателей, но я тогда же решил приобрести ее...», — писал Павел Михайлович Третьяков Крамскому. «Совершенно справедливо, что картина моя «Неутешное горе» покупателя не встретит, — отвечал собирателю Крамской, — это я знаю также хорошо, даже, может быть, лучше, но ведь русский художник, пока остается еще на пути к цели, пока он считает, что служение искусству есть его задача, пока он не овладел всем, он еще не испорчен и потому способен еще написать вещь, не рассчитывая на сбыт. Прав я или ошибаюсь, но я в данном случае хотел только служить искусству. Если картина никому не будет нужна теперь, она не лишняя в школе русской живописи вообще. Это не самообольщение, потому что я искренне сочувствовал материнскому горю, я искал долго чистой формы и остановился, наконец, на этой форме потому, что больше 2-х лет это форма не возбуждала во мне критики...»
В этой работе «стоит» мертвая тишина. Все внутреннее движение сосредоточено в глазах героини, полных неизбывной тоски, и руках, прижимающих к губам платок, — это единственные светлые пятна в композиции, остальное как бы уходит в тень. Символичен этот красный цветок в горшке, тянущийся вверх.В нем есть странная ненадежность, подсказывающая нам, насколько хрупка человеческая жизнь.
Большая картина, висящая на стене, вполне конкретна — перед нами фрагмент «Черного моря» Айвазовского. «Это одна из самых грандиозных картин, какие я только знаю», — признавался Крамской. Эта деталь тоже несет на себе символический смысл, сближая жизнь человека с жизнью морской стихии, в которой бури сменяются штилями.
Яркий венок, положенный на гроб, резко контрастирует с траурным платьем убитой горем матери и кажется неуместным рядом с ним — этот диссонанс подчеркивает атмосферу потерянности, царящую в работе.