Что бы я стал делать, когда не хожу с 1917 года! Когда пишу, у меня всегда картина стоит перед глазами. Я ее целиком списываю и срисовываю... Я могу заказать голове картину. И эти картины сменяются в голове, как в кино. Иногда от виденного голова пухнет.
Не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что я хотел, - любовь к жизни, радость и бодрость, любовь к своему "русскому" - это было всегда единственным "сюжетом" моих картин.
Мои картины я никогда не пишу с натуры, это все плод моего воображения, фантазии.
Я считаю пестроту, яркость именно весьма типичной для русской жизни.
Необходимо уметь сохранить в себе нечто свое, родное и делать в этом нечто большое и равноценное тому крупному, что дает запад.
...я иногда удивляюсь... своей... где-то внутри лежащей, несмотря ни на что, радости жизни, - просто вот рад тому, что живу, вижу голубое небо...
Говорят, что русский быт умер... Это чепуха! Быта не убить, т.к. быт - это человек...
Чем выдумывать всякие "сюжеты", нужно только брать из природы, которая бесконечно разнообразнее всего выдуманного.
Моя работа дает одни мученья и те волнения, которые переживаешь в эти три-четыре часа, смену разочарований. Такой живопись мне кажется ненужной, таким старьем и хламом, что я просто стыжусь за нее. Я так люблю все это богатство цветов, но не могу их передать: в этом-то и трагизм всего.
Конечно, надо знать мировое искусство, чтобы не открывать америк, не быть провинцией, но необходимо уметь сохранить в себе нечто свое, родное и дать при этом нечто большое и равноценное тому крупному, что дает Запад. Ведь и Запад у нас ценит все национально оригинальное (и, конечно, талантливое), например Малявина...
Мы, русские, не любим свое, родное. У нас у всех есть какое-то глубоко обидное свойство стыдиться своей "одежды" (в широком смысле этого слова), мы всегда стремимся скинуть ее и напялить на себя хотя "поношенный", но обязательно чужой пиджачок.
