Единственная разница между мной и сумашедшим это то что я не сумашедший.

Я не принимаю наркотики, Я и есть наркотик.

Первый сравнивший щеки молодой девушки с розой, наверника, был поэтом, первый повторивший это, вероятно, был идиотом. (1987)

Что такое элегантная женщина? Элегантная женщина это женщина, которая тебя презирает и у которой нет волос в подмышках.

В шесть лет я хотел быть поваром, в семь лет я хотел быть Наполеоном. Мои амбиции всё время росли с тех пор. Сейчас я хочу быть Сальвадором Дали.

Сюрреализм — это я. (после ссоры с группой сюрреалистов)

-Почему у вас часы растекаются?- спрашивают меня.-Но суть не в том, что они растекаются! Суть в том, что мои часы показывают точное время.

Как-то меня спросили о моде.-- Мода это то, что способно выйти из моды.

Пока все разглядывают мои усы, я, укрывшись за ними, делаю своё дело.

Свобода вроде шпината - что-то вялое, без костей.

Я всегда говорил, что мёд слаще крови. А не наоборот.

Неправда, что поведение Дали ненормально. Оно- антинормально.

Пикассо говорил мне: "Искусство-дитя сиротства и тоски. Другие пишут свою жизнь, я пишу картины."

Форма - это особая реакция материи, подвергнутой давлению.

Я никогда не встречал женщины одновременно красивой и элегантной - это взаимоисключающие характеристики.

...Я знал, что близится час великого испытания, великого испытания любовью...

Воле не дано править нами.

Скажите на милость, почему человек должен держать себя в точности так, как прочие люди, как масса, как толпа?

Согласно закону возмещения, постулату о неустойчивости равновесия и принципу разнородности недостаток чего-либо дает в конечном итоге новую систему отношений.

Жизнь сурова, ...но зато ее озаряет свет вечности.

...Ирония - непременная эстетическая составляющая мышления.

Я не ищу, я - нахожу.

Рядом с историей политика - не более чем анекдот.

Герой, если он настоящий герой, всегда сам по себе. Одно дело герой, другое - слуга.

Произведение искусства не пробуждает во мне никаких чувств. Глядя на шедевр, я прихожу в экстаз от того, чему могу научиться. Мне и в голову не приходит растекаться в умилении.

Какую бы чушь ты не нес, в ней всегда есть крупица правды. Горькой правды.

Приемы дают для тех, кого не приглашают.

Обычно думают, что дурной вкус не может породить ничего стоящего. Напрасно. Бесплоден именно хороший вкус - для художника нет ничего вреднее хорошего вкуса. Возьмите французов - из-за хорошего вкуса они совершенно разленились.

Ошибка - от бога. Поэтому не старайтесь исправить ошибку. Напротив, попробуйте понять ее, проникнуться ее смыслом, притерпеться к ней. И наступит освобождение.

Не старайтесь прикрыть нарочито небрежной живописью свою посредственность - она обнаружит себя в первом же мазке.

Не бойтесь совершенства. Вам его не достичь.

Если все время думать: "Я -гений", в конце концов станешь гением.

Подчинись тому, чему не обязан подчиниться.

Человека надо принимать, как он есть: вместе со всем его дерьмом, вместе со смертью.

Ну выйдет человечество в космос - и что? На что ему космос, когда не дано вечности?

С годами я хорошею.

Что я ем я знаю, что делаю - нет.

Добровольного идиотизма я не понимаю.

Истина ходит глубинными шагами.

Не силься казаться современным. Это - увы! - единственное, чего не избежать, как ни старайся.

Если вы посредственность, то не лезьте из кожи вон, силясь рисовать как можно хуже, - все равно будет видно, что вы посредственность.

С какой стороны ни смотри и сколько туману ни напускай, все равно самым скверным в мире художником несомненно является Тёрнер.

Всякий раз, когда умирает какой-нибудь выдающийся или хотя бы наполовину выдающийся человек, меня пронзает острое, утешительное и одновременно слегка нелепое чувство, будто усопший стал стопроцентным далианцем и отныне будет охранять рождение моих творений.

Художник, ты не оратор! Так что помолчи и займись-ка лучше делом.

Если вы отказываетесь изучать анатомию, искусство рисунка и перспективы, математические законы эстетики и колористику, то позвольте вам заметить, что это скорее признак лени, чем гениальности.

Увольте меня от ленивых шедевров!

Для начала научитесь рисовать и писать как старые мастера, а уж потом действуйте по своему усмотрению - и вас всегда будут уважать.

Зависть прочих художников всегда служила мне термометром успеха.

Художник, лучше быть богатым, чем бедным. А потому следуй моим советам.

Нет, честно, - не надо писать бесчестно!

Самое главное на свете - это Гала и Дали. Потом идет один Дали. А на третьем месте - все остальные, разумеется, снова включая и нас двоих.

Анархия при монархии — вот наилучшее государственное устройство. Монарх должен быть гарантом анархии.

Бежать впереди Истории гораздо интереснее, чем описывать её.

Без Веласкеса не было бы французского импрессионизма, без Пикассо и Гриса не кубизма, без Миро и Дали нет ни сюрреализма, ни всего, что из него проистекло.

Безумие для меня весьма питательно, а произрастает оно из шутовства.

Будучи посредственностью, незачем лезть из кожи вон, доказывая, что ты посредственность. Это и так заметно.

В своё время я сказал сюрреалистам: «Если вы действительно сюрреалисты, если вы такие романтики, — любите этот нынешний немецкий романтизм, этот всплеск подсознания! Любите Гитлера! Он — само безумие, сосуд, изливающий бред!

Великие гении всегда производят на свет посредственных детей, и я не хочу быть подтверждением этого правила. Я хочу оставить в наследство лишь самого себя.

Великие психологи и те не могли понять, где кончается гениальность и начинается безумие.

Врагов я забрасываю цветами — в гробу.

Всю жизнь моей навязчивой идеей была боль, которую я писал бессчетно.

Гала — единственная моя муза, мой гений и моя жизнь, без Гала я никто.

Глядите! Родился Сальвадор Дали. Стих ветер, небо ясно. Средиземное небо спокойно, и на его гладкой поверхности радугой сверкают семь лучей солнца, как на рыбьей чешуе. Это донельзя символично.

Детство тянется к насекомым. Они любопытны, они порождают в душе тягу к насилию над собой и природой. А это уже — стимул к Для художника каждое прикосновение кисти к холсту — целая жизненная драма.

Дон Кихот был сумасшедший идеалист. Я тоже безумец, но при том каталонец, и моё безумие не без коммерческой жилки.

Думаю, мне ничем не легче было родиться, чем Творцу — создать Вселенную. По крайней мере, он потом отдыхал, а на меня обрушились все краски мира.

Думаю, что сейчас у нас средневековье, но когда-нибудь настанет Возрождение.

Дуракам угодно, чтобы я следовал тем советам, которые даю другим. Но это невозможно, ведь я же совсем другой.

Если в стране нет по меньшей мере пятидесяти сортов сыра и хорошего вина, значит, страна дошла до ручки.

Ещё в раннем детстве я приобрел порочную привычку считать себя не таким, как все, и вести себя иначе, чем прочие смертные. Как оказалось, это золотая жила!

Живопись — это сделанная рукой цветная фотография всех возможных, сверхизысканных, необычных, сверхэстетических образцов конкретной иррациональности.

Живопись и Дали не одно и то же, я как художник не переоцениваю себя. Просто другие так плохи, что я оказался лучше.

Известно ли вам, что успех любой религии корениться в её таинствах? Если всё объяснить научно, тайна исчезнет...

Искусство — ужаснейшая болезнь, но жить без неё пока нельзя.

Искусство низачем не нужно. Меня же притягивают бесполезные вещи. И чем никчёмнее, тем сильнее.

Искусством я выправляю себя и заражаю нормальных людей.

Каков я на самом деле, знают считанные единицы.

Когда все гении перемрут, я останусь в гордом одиночестве.

Когда меня обуревают чувства, я превращаюсь в форменного идиота.

Когда меня спрашивают «что нового», я отвечаю «Веласкес! И ныне и присно».

Когда меня спрашивают, какая разница между полотном Веласкеса и хорошей фотографией, я отвечаю: семь миллионов долларов.

Комар, ранним утром впивающийся вам в ляжку, может послужить молнией, которая озарит в вашем черепе неизведанные ещё горизонты.

Коммунизм неуклонно деградирует. Судите сами: Маркс был необыкновенно волосат, Ленин носил бороду и усы, Сталин только усы, а у Хрущева и того не было.

Люблю журналистов! Они также способствуют кретинизации населения. И прекрасно с этим справляются.

Люблю инквизицию! Все великое делается наперекор и, следовательно, благодаря несвободе. Свобода — если определять ее как эстетическую категорию — есть воплощение бесформенности, это сама аморфность.

Люди так не волновались бы, если бы я был посредственным художником. Всех великих художников подделывали.

Меня зовут Сальвадором — Спасителем — в знак того, что во времена угрожающей техники и процветания посредственности, которые нам выпала честь претерпевать, я призван спасти искусство от пустоты.

Меня совершенно не трогает, что пишут критики. Я — то знаю, что в глубине души они любят мои работы, но признаться боятся.

Механизм изначально был моим личным врагом, а что до часов, то они были обречены растечься или вовсе не существовать.

Миру придется немного потесниться, и ещё вопрос, вместит ли он гения!

Мои усы радостны и полны оптимизма. Они сродни усам Веласкеса, и являют собой полную противоположность усам Ницше.

Моя живопись — это жизнь и пища, плоть и кровь. Не ищите в ней ни ума, ни чувства.

Не будь у меня врагов, я не стал бы тем, кем стал. Но, слава богу, врагов хватало.

Несчастны нищие духом, ибо благие порывы связывают их по рукам и ногам.

Обожаю умных врагов.

Особенность моей гениальности состоит в том, что она проистекает от ума. Именно от ума.

От Веласкеса я узнал о свете, лучах, бликах и зеркалах куда больше, чем мог бы узнать из сотен увесистых научных книг. Его полотна — это золотая россыпь точных, выверенных решений.

Отец выгнал меня из дому. Тогда — то я и ощутил у себя на голове яблоко. История Вильгельма Телля повторяется.

Пейзаж — это состояние души.

Первый сравнивший щеки молодой девушки с розой, наверняка, был поэтом, первый повторивший это, вероятно, был идиотом.

По мне богатеть не унизительно, унизительно умереть под забором.

Подчинись тому, чему не обязан подчиниться.

Пока все разглядывают мои усы, я, укрывшись за ними, делаю своё дело.

Политика, как рак, разъедает поэзию.

Простейший способ освободиться от власти золота — это иметь его в избытке.

Раз я не обладаю той или иной добродетелью, мне причитается компенсация.

С эстетической точки зрения совершенно неприемлемо мнение, что с рождением далинизма во Вселенной ровным счетом не произошло чего-либо важного. Ещё как! А сам далинизм не является ли тем единственным светлым пятном на теле зловонного мира, ради которого на некоторое время оттягивается наступление Армагеддона?

Сам я, когда пишу, не понимаю, какой смысл заключен в моей картине. Не подумайте, однако, что она лишена смысла! Просто он так глубок, так сложен, ненарочит и прихотлив, что ускользает от обычного логического восприятия.

Смерть завораживает меня вечностью.

Со всей ответственностью заявляю: я никогда не шутил, не шучу, и шутить не собираюсь.

Страдая, я развлекаюсь. Это мой давний обычай.

Сюрреализм — не партия, не ярлык, а единственное в своём роде состояние духа, не скованное ни лозунгами, ни моралью.

Сюрреализм — полная свобода человеческого существа и право его грезить.

Тот, кто не хочет подражать никому, ничего не производит.

Трудно агитировать короля за монархию.

Трудно привлечь к себе внимание даже ненадолго. А я предавался этому занятию всякий день и час.

У меня был девиз: главное — пусть о Дали говорят. На худой конец пусть говорят хорошо.

Увидел — и запало в душу, и через кисть пролилось на холст. Это живопись. И то же самое — любовь.

Усы мои всё растут — как и сила моего воображения.

Форма усов исторически обусловлена. У Гитлера не могло быть никаких других усов — только эта свастика под носом.

Художник думает рисунком.

Художник не тот, кто вдохновляется, а тот, кто вдохновляет.

Через века мы с Леонардо да Винчи протягиваем друг другу руки.

Что касается живописи, цель у меня одна: как можно точнее запечатлеть конкретные образы Иррационального.

Чувство банально по своей природе. Это низший природный элемент, пошлый атрибут обыденности. Когда меня обуревают чувства, я превращаюсь в форменного идиота.

Я — высшее воплощение сюрреализма — следую традиции испанских мистиков.

Я — декадент. В искусстве я нечто вроде сыра камамбер: чуть переберёшь, и всё.

Я — живое воплощение поднадзорного бреда. Это я сам держу его под надзором. Я брежу, следовательно, я существую. И более того: я существую, потому что брежу.

Я — последний отголосок античности — стою на самой грани.

Я анатомирую случай.

Я благодарен судьбе за две вещи: за то, что я испанец и за то, что я — Сальвадор Дали.

Я всегда видел то, чего другие не видели; а того, что видели другие, я не видел.

Я всегда говорил, что мёд слаще крови. А не наоборот.

Я высокомерен и многообразно порочен. Я — пособник анархии. Если уж я беру, то всегда перебираю. Всё у меня переменчиво и всё неизменно.

Я до неприличия люблю жизнь.

Я извращенец — вуайерист. Но для художника это совершенно нормально.

Я монархист — и причиной тому Веласкес, а также корона, символ четырех наиглавнейших добродетелей: честности, справедливости, силы и великодушия.

Я не коммунист, но не имею ничего против коммунизма. Я уважаю любые убеждения и прежде всего те, которые несовместимы с моими.

Я не сюрреалист, я — сюрреализм.

Я никогда не мог разрешить роковой вопрос: где у меня кончается притворство и начинается искренность.

Я относительно умён. Весьма относительно.

Я понятия не имею, беден я или богат. Всем распоряжается жена. А для меня деньги — мистика.

Я совершенно нормален. А ненормален тот, кто не понимает моей живописи, тот, кто не любит Веласкеса, тот, кому не интересно, который час на моих растекшихся циферблатах — они ведь показывают точное время.

Я столько умею, что не могу допустить даже мысли о собственной смерти. Это было бы слишком нелепо. Нельзя разбазаривать богатство.

Я христианин и католик, но чтобы быть художником, ни того, ни другого не требуется.

Добавить комментарий

Имя (обязательное)

E-Mail

Подписаться на уведомления о новых комментариях

Обновить

Отправить

Отменить